Источники неопределенности в отношениях Москвы и Пекина

Состоявшийся визит в Россию министра иностранных дел КНР Ван И и его встреча с президентом Владимиром Путиным достаточно широко освещались в российских СМИ и вызвали в экспертном сообществе России и Китая новую волну энтузиазма относительно радужного будущего российско-китайских отношений. Рискнем предположить, однако, что поездка Ван И была, скорее, технической в рамках подготовки к визиту Си Цзиньпина в Москву для участия в торжественных мероприятиях, посвященных 70-летию победы в Великой Отечественной Войне.  Куда меньшее внимание уделили приезду в Россию в середине марта главы канцелярии ЦК КПК Ли Чжаньшу – одного из ближайших доверенных лиц председателя КНР.

С точки зрения практики китайской внешней политики, это был беспрецедентный визит – никогда прежде высоким руководителям аппарата главы китайского государства не поручались дипломатические миссии. Важно добавить, что и Ли Чжаньшу удостоился приема российского президента – заставив китайских аналитиков гадать, какое личное послание, которое нельзя доверить министру иностранных дел, должен был передать пекинский гость. Совершенно очевидно одно – этот визит доказывает укрепление «всеобъемлющего стратегического партнерства» между нашими странами.

При этом говорить о формировании некоего российско-китайского союза совершенно неуместно – сближение Москвы и Пекина определяется сонаправленными, но не совпадающими векторами развития.

Подразумеваемое под декларируемой сторонами «борьбой за многополярный мир» противодействие давлению США имеет для Москвы и Пекина различное географическое измерение – Россия с политической и экономической точки зрения лишь маргинально представлена в АТР, и вопрос возвращения США в Азию не имеет для нее той же остроты, что и для Китая. Китай, в свою очередь, куда менее России заинтересован в скорейшем разрешении украинского кризиса – а, по мнению отдельных циничных китайских исследователей, даже является наиболее выигрывающей от этого кризиса стороной: все, что отвлекает Вашингтон от стратегии «восстановления баланса» в Азии, продляет период стратегических возможностей для Китая.

Достаточно сдержаны Москва и Пекин в вопросах поддержки визави в региональных конфликтах: заявление Ли Кэцяна о том, что КНР уважает территориальную целостность Украины и призыв решать вопрос Крыма посредством диалога – практически зеркальное отражение слов секретаря Совбеза РФ Николая Патрушева, что Россия не поддерживает ни одну из сторон в китайско-японском территориальном споре. Поставки же Россией передового вооружения и военной техники Вьетнаму рассматривается академическими кругами как фактор, осложняющий разрешение территориальных споров в Южно-китайском море и негативно сказывающийся на стабильности в АТР. В Пекине также с определенной обидой восприняли отсутствие открытой поддержки Москвы во время подавления уличных беспорядков в Гонконге.

В Центральной Азии политика Пекина создает, пусть и опосредованно, новые вызовы для проекта Евразийского экономического союза в том смысле, что выделение Китаем для центральноазиатских стран крупных, льготных и не связанных политически (по крайней мере, на сегодняшний день) кредитов будет создавать альтернативу российским финансовым ресурсам и повышать для них степень свободы внешнеполитического маневра, а для Москвы – цену политического торга. Сохраняются у России и Китая и различные видения дальнейших путей развития ШОС – как политической площадки (Россия) или как многостороннего инструмента развития (КНР). Китай на сегодняшний день не стремится к политическому лидерству в организации, но уже сейчас в Пекине раздаются отдельные голоса аналитиков, утверждающих, что Россия не располагает достаточными ресурсами для того, чтобы выполнять в ШОС функции лидера. 

Наконец, закрепление торгового дисбаланса в экономических отношениях России и Китая не способствует, несмотря на рост товарооборота, реализации целей диверсификации российской экономики – и также неизбежно будет становиться предметом двусторонних дискуссий. Недостаточно высок и уровень инвестиционного сотрудничества. Китайские же партнеры всегда могут попенять Москве, что до недавнего времени китайские инвесторы сталкивались в России со значительными административными препонами, что сказалось на активности китайского бизнеса в стране.

Наконец, даже в пресловутых отношениях с Вашингтоном Пекин и Москва стоят на различных позициях – российско-американские отношения достигли низшей точки за последнее десятилетие и тенденция к их улучшению не просматривается. Китай же дорожит своим непростым партнерством с США, стремится выстроить с ними «отношения великих держав нового типа» и избежать взаимного влияния китайско-американского и китайско-российского диалога. Именно поэтому на этот же год запланирован визит председателя Си в США, куда также ожидается в скором времени визит его другого «личного посланника» - вице-премьера КНР, руководителя ключевого антикоррупционного органа Китая - Центральной комиссии по проверке дисциплины Ван Цишаня.

Все сказанное выше, как ни парадоксально, не означает, что российско-китайское стратегическое партнерство исчерпало себя, не может больше развиваться и сменилось конкуренцией.

Введение западными странами санкций в отношении России и ограничение доступа российских компаний и банков к иностранным финансовым ресурсам в значительной мере выступили катализатором осуществляемого Москвой «разворота на Восток» – который для Москвы в первую очередь символизирует Китай.

Динамика этого разворота впечатляет – после более чем десятилетия переговоров Китай и Россия достигли соглашения об условиях поставки российского газа, возросли объемы поставляемых Китаю новейших образцов вооружений и военной техники, для стимулирования инвестиционного сотрудничества стороны создали совместные финансовые институты и продолжают наращивать экономическое взаимодействие. Решение России вступить в созданный КНР Азиатский банк инфраструктурных инвестиций также показывает, что решение о «развороте на Восток» принимается далеко не только под влиянием сиюминутной конъюнктуры.

Все существующие проблемы российско-китайских отношений и порождаемые ими риски, как представляется, связаны с неким «зазором», образовавшимся между символической и практической сторонами диалога между Москвой и Пекином: в течение длительного времени между нашими странами по тем или иным причинам сохранялась недосказанность в отношении отдельных вопросов наших отношений – стороны предпочитали концентрироваться «на позитиве» и до поры замалчивать то, что устраивало не вполне.

Новый виток сотрудничества позволяет перезапустить матрицу российско-китайского диалога с позиций двух равноправных великих держав, интересы которых на данном этапе во многом – но все же далеко не всегда – совпадают, обсудить возникающие друг к другу вопросы, понять потенциал нашего взаимодействия и его объективно существующие ограничители и ограничения.

Только такой подход позволит двум странам избежать взаимных разочарований и неверных интерпретаций действий партнера, являющихся зачастую гораздо большим злом межгосударственных отношений, чем честно и спокойно обозначенные противоречия.