В средствах массовой информации и в экспертной среде распространилось представление, что на Украине представлено два типа политических сил – «партия войны» и «партия мира». «Партии войны» приписывают стремление решить конфликт на Донбассе силовым путем и до предела обострить противоречия в отношениях с Москвой. Наоборот, с «партией мира» связывают инициативы по прекращению огня и поиск дипломатического урегулирования всех проблем – от судьбы проекта Новороссии до цены на энергоносители. Это укоренившееся представление ошибочно и может привести к выработке неправильной внешнеполитической стратегии России. «Партии мира» не существует, как не существует и «партии войны».
К сожалению, упрощенное восприятие политической системы Украины стало составной частью официальной позиции России. Более того, Москва обвиняет западные страны в наличии тесных отношений с «партией войны», что добавляет в ложное представление конспирологическую составляющую:
"Поддержка со стороны США и ЕС антиконституционного государственного переворота на Украине и последующих действий «партии войны» в Киеве, пытавшейся силой заставить население Юго-Востока страны отказаться от своих прав на родной язык, культуру, традиции и привычный образ жизни, идет вразрез с общепринятыми демократическими ценностями и принципами мирного урегулирования конфликтов, в том числе зафиксированными в основополагающих документах ОБСЕ".
Первое основание не доверять представлению о борьбе двух взглядов на войну и мир в Киеве – медийное (политтехнологическое) происхождение этой схемы. Первое упоминание «партии войны» выявлено нами в марте, но массовое использование словосочетания начинается с апреля, что совпадает со стартом президентской кампании. В апреле-мае украинские медиа раскручивали истерию по поводу «российской агрессии» и искусственного характера протестов на юго-востоке Украины. Но в ходе предвыборных выступлений ряд кандидатов из числа бывших или действовавших членов Партии регионов (Сергей Тигипко, Юрий Бойко, Михаил Добкин) выдвигали идеи мирного урегулирования конфликта на Донбассе, обвиняли руководство страны в излишней жестокости. В частности, Сергей Тигипко подчеркивал:
"Но сегодня там находятся украинцы с оружием в руках. Поэтому пока мы не сделали шагов навстречу, пока мы не сделали определённых действий по тому, чтобы они чувствовали, что они могут спокойно выйти оттуда, сложить оружие, ни о каких силовых действиях нельзя вести речь. … Если мы говорим о том, что там есть определённое напряжение, и если мы хотим пойти навстречу, то необходимо просто делать шаги. [Зачем] cегодня говорить о какой-то жёсткости, когда мы ничего, кроме того, что мы два раза объявили ультиматум, мы антитеррористическую … операцию объявили. … Был один приезд премьер-министра и пару выступлений. И практически всё. Ничего конкретного вообще не сделано".
Позднее предвыборная риторика о жесткости и силовых действиях преобразилась в стереотип о том, что военная операция в Луганской и Донецкой областях раскалывает страну, а поиск компромисса может ее «сшить».
То есть часть политических сил опиралась на стереотипы о «российской угрозе», а их оппоненты просто попытались использовать другой миф – о единой «соборной» Украине.
Обе стороны активно использовали средства массовой информации, эксплуатировали массовые представления, не внося новых смыслов и предлагая избирателю набор простых и понятных решений, сложно реализуемых на практике.
Второе основание поставить под сомнение схему двух «партий» – фундаментальная беспринципность украинских политиков. Проще говоря, нельзя отождествлять милитаристскую риторику и конкретные шаги руководства в Киеве. Более того, даже по конкретной деятельности нельзя полностью предугадать намерения и последующие шаги украинских политиков. Новейшая история страны знает немало примеров «разворота на 180 градусов», как отдельных деятелей, так и целых политических сил. Например, политический тяжеловес времен Леонида Кучмы Анатолий Кинах сначала поддержал Оранжевую революцию, был №2 в избирательном списке пропрезидентского блока «Наша Украина» и министром в первом правительстве Юлии Тимошенко, а затем вступил в Партию регионов и получил место в правительстве Виктора Януковича (2007). В феврале Кинах вышел из Партии регионов и вошел в новую проправительственную коалицию, что, кстати, не вызвало особых возражений со стороны его коллег по парламенту.
Поэтому возникает третья причина не доверять представлению о двух «партиях» в Киеве – фактор ситуативности всех принимаемых решений.
Украинская политика до определенной степени представляет собой динамичный поиск равновесия между крупными политическими фигурами, олигархами и внешними силами.
В зависимости от упорства сторон в достижении своих интересов и электоральных тенденций, этот процесс попеременно ускоряется и стабилизируется. В фазе ускорения поиска равновесия происходят политические кризисы и разрушительные медийные войны, что до известного предела делает непредсказуемым исход схватки даже для самих украинских политиков. Механизмом компенсации в такой ситуации выступают исключительно тактические альянсы, которые опираются на негласные договоренности о разделении ресурсов и полномочий. В итоге, отдельные политики и целые партии иногда вынуждены в политических целях действовать двусмысленно и необъяснимо для внешнего наблюдателя.
Наконец, четвертое основание не доверять схематическому делению украинской политики на две «партии» состоит в том, что военные возможности Киева сильно ограничены. «Партии войны» приписывают желание возобновить антитеррористическую операцию, чтобы запустить в СМИ новую волну антироссийской истерии и с ее помощью оттенить тяжелую экономическую ситуацию. Проблема состоит в том, что у Украины нет сил и средств на полноценную зимнюю операцию в Луганской и Донецкой областях.
В ходе летней военной кампании Вооруженные Силы страны практически полностью лишились боеспособной авиации, а также утратили 2/3 бронетехники. Соответственно, максимум, что могут сделать сегодня силы АТО – это сконцентрировать живую силу, артиллерию и остатки бронетехники на отдельном участке фронта. При серьезном военном планировании, для этого понадобится сформировать стратегический резерв в тылу ударной группировки и наладить поставки продовольствия, снарядов, адекватного для зимы снаряжения и одежды. Таким образом, для полноценного наступления на Донбассе Украине необходимо время и немалые материальные средства.
Альтернатива накоплению силы и грамотной подготовке наступления – распыленные удары по всей линии фронта, которые практиковал бывший министр обороны Валерий Гелетей. Повторение таких ударов после «Иловайского котла» практически равносильно политическому самоубийству. Максимум, на что могут пойти те деятели, которых причисляют к «партии войны», – это отчаянное наступление без подготовки в районе Дебальцевского выступа или чуть севернее. Это позволит таким политикам сохранить лицо и даст им повод лишний раз воспользоваться милитаристской риторикой. Скорее всего, конфликт в течение зимы ограничится перестрелками и отдельными столкновениями. Но разница между маловероятным отчаянным наступлением в ноябре-декабре (или сохранением ненадежного перемирия) и полноценным возобновлением АТО – огромна.
Руководствуясь представлением о наличии в Киеве «партии войны» и «партии мира», Россия может сделать ряд непоправимых ошибок.
Во-первых, ложное представление подталкивает Москву к диалогу с «партией мира», к которой относят, прежде всего, президента Петра Порошенко и его политическую силу. Между тем, полномочия главы украинского государства ограничены, а его партия не имеет преобладающего влияния в парламент. Более того, в составе фракции Блока Петра Порошенко многие депутаты, откровенно враждебны России или представляют интересы олигархов, конкурирующих с российскими производителями. Наконец, сам Порошенко – не только как президент, но и как олигарх – слишком зависим от динамичного поиска равновесия внутри элиты, что часто делает его неуступчивым и сложным партнером по переговорам.
Во-вторых, установка на контакты с «партией мира» отсекает для Москвы поле для поиска компромисса с остальными политическими силами страны. Текущее распределение влияния формальных и неформальных лидеров не вечно, поэтому России, несмотря на возможные сложности и дефицит взаимопонимания, придется на неофициальном уровне искать точки соприкосновения с «Народным Фронтом», «Самопомощью» и «Батькивщиной». К сожалению, представление о двух «партиях» переносит этот важный процесс в отдаленную перспективу.
Наконец, воспроизводство в российском публичном пространстве агрессивных по характеристикам и неточных по содержанию понятий («партия войны», «бЕндеровцы») приводит к некоторому отторжению украинского населения от России. В совокупности с раздутыми обвинениями в пропаганде и агрессии, складывается нелицеприятный образ страны, который Москве будет непросто изменить.
Для латиноамериканских стран, имеющих хороший совокупный экономический и интеллектуальный потенциал, космическая деятельность сравнительно недавно стала одним из приоритетов развития. Однако Россия плохо представляет, что действительно она может предложить государствам Латинской Америки в космической сфере. С другой стороны, те страны региона, которые развивают свою космическую деятельность, не понимают, как сотрудничество с Россией можно использовать наилучшим образом.
Вопреки распространённому мнению о том, что Москва дестабилизирует Украину, сегодня Россия является главным заинтересованным гарантом ее целостности. Более того, локализация нестабильности на Украине и ограничение ее влияния на соседей составляет общие цели политики России и ЕС.
Несмотря на особый характер отношений Анкары и Баку, Россия стремится проводить сбалансированную политику в отношении Азербайджана. Далеко не всем в Ереване это нравится. Но этот курс уже доказал свою эффективность. Если бы Москва испортила отношения с Баку, то после ухудшения российско-турецких отношений в придачу к сирийскому "пакету" она получила бы немалые проблемы на Кавказе.
Министр иностранных дел ФРГ Зигмар Габриель продолжает умеренно-настороженную линию немецкого руководства по отношению к новой американской администрации. Находясь в Вашингтоне Габриель подчеркивал важность развития трансатлантических связей. В условиях кризиса в ЕС и предстоящих выборов ФРГ демонстрирует стабильность своей внешней политики.