- Каковы, исходя из первых шагов Трампа, основные принципы его политики на Ближнем Востоке? Можно ли говорить, что такие принципы уже сформировались?
- Думаю, что такие принципы пока не сформировались. Точнее, пока они существуют на уровне ощущений и общих дискуссий. Нет ясности по ключевым кадровым назначениям внутри Госдепартамента и Пентагона. Полностью еще не сложилась внешнеполитическая команда Трампа в Белом доме. Учитывая, что он находится «у руля» чуть более 2 недель, пока очень преждевременно говорить о каком-то конкретном направлении политики.
Единственные более или менее надежные сведения содержатся в заявлениях кандидатов на ключевые посты в его администрации в ходе слушаний в Конгрессе по их назначениям. Из них следует, допустим, что генерал Мэттис, возглавивший Пентагон, акцентирует внимание на взаимодействии с американскими классическими союзниками вроде Турции и арабских стран Персидского залива. А госсекретарь Тиллерсон считает, что Турция совершает ошибку, отказываясь от партнерства с США в сирийском кризисе и ища поддержку у России и Ирана. Поэтому необходимо приложить усилия, чтобы Турцию вернуть в орбиту американской политики. Кроме того, у советника президента по нацбезопасности Майкла Флинна есть устойчивые антииранские убеждения, и, по его оценке, ключевой угрозой международной безопасности является терроризм, сотрудничество по борьбе с которым между США и Россией вполне может состояться.
Единственным крупным пунктом разногласий здесь как раз является роль Ирана. Если американцы начнут признавать террористическими те структуры, которые поддерживает Иран, включая «Хезболлу» в сирийском кризисе, то это станет препятствием на пути сотрудничества с Россией.
По йеменской кампании видно, что первая же операция здесь нацелена, с одной стороны, на борьбу с терроризмом, с другой - на поддержку классического союзника США - Саудовской Аравии.
- Будут ли традиционные союзники США на Ближнем Востоке пытаться воздействовать на Трампа, чтобы вернуть его к привычной политике Вашингтона в этом регионе?
- Они, безусловно, будут прилагать усилия, чтобы повлиять на американскую администрацию. Их не устраивала, как им казалось, мягкотелая линия Обамы во внешней политике, то обстоятельство, что он пересматривал константы американской политики на Ближнем Востоке, отказывался от безусловной поддержки Израиля, был очень осторожен в отношениях с Саудовской Аравией. Думаю, что по этим вопросам региональные державы будут стремиться получить ответ от новой администрации. Они обнадежены тем, что ухудшаются американо-иранские отношения, что существует угроза для «ядерной сделки». Это, с их точки зрения, позитивное развитие событий, хотя и усугубит положение в регионе.
- Можно ли сказать, что с учетом фразы Трампа о том, что Иран поддерживает терроризм, эта страна станет основным оппонентом США на Ближнем Востоке в ближайшее время?
- Нельзя этого исключать. Администрация Трампа - люди довольно прагматичные. Они не будут ввязываться в нереализуемые в краткосрочной перспективе мероприятия. Поэтому обострения вплоть до военного конфликта не произойдет. Но конфронтационная линия в отношении двух стран будет явно более выражена, чем при Обаме.
- Чего Трамп хочет добиться от Ирана, усиливая давление на него?
- Он видит в Иране угрозу безопасности для своих союзников в регионе - Израиля, арабских стран Персидского залива. По оценке команды его советников, Иран стоит за поддержкой действий своих агентов, которых американцы считают террористическими организациями. Речь идет о «Хезболле» и проиранских шиитских группировках в Ираке. Это макрорегиональный взгляд на проблемы безопасности на Ближнем Востоке - американцам кажется, что Иран оспаривает статус-кво в регионе после «холодной войны». Это отчасти так, но процесс во многом носит объективный характер в силу того, что Иран - крупный «центр гравитации». Исключать его из региональной безопасности недальновидно и глупо. Конфронтация не пойдет на пользу, в том числе и американским интересам. Давление на Иран скорее отложит решение проблем региональной безопасности на потом, чем позволит их разрешить.
- С учетом позиции окружения Трампа по поводу необходимости восстановления отношений США с Саудовской Аравией и Турцией, мнения самого президента по поводу Ирана - будут ли США пытаться развалить триумвират России, Ирана и Турции в Сирии и переформатировать урегулирование этого кризиса?
- В ходе слушаний в Конгрессе мы слышали от Тиллерсона, что Турция допускает ошибку, идя на «поводу у Ирана и России» в Сирии. Поэтому они будут сосредотачивать усилия, чтобы вернуть Турцию «на путь истинный», вернуть ее в американскую коалицию в Сирии. Пока что это заявление не подкреплено реальными делами. Думаю, пройдет не менее нескольких месяцев, пока стороны не достигнут понимания - возможно или нет сотрудничество по сирийскому кризису. В зависимости от результатов этих переговоров линия США по данному вопросу окончательно утвердится.
Пока преждевременно говорить о том, что Штаты взяли курс на торпедирование «ядерной сделки» с Ираном. Многое из того, что сейчас происходит в Сирии и что приписывается США, в действительности является результатом их бездействия. Пока они не готовы сформулировать стратегические вещи. Не решен кадровый вопрос - кто будет проводить внешнеполитическую линию.
- Насколько сильное влияние на дальнейшую политику Трампа на Ближнем Востоке окажет его указ, ограничивающий миграцию в Штаты из нескольких стран региона? Он оспаривается даже в самих США?
- Внутриполитический фронт окажется основным. Международная реакция - дело второстепенное в данном случае. У Трампа очень сильная внутриполитическая оппозиция. Он сумел антагонизировать совершенно аполитичные круги. Думаю, к началу лета будет понятно, получилось ли у него в полной мере утвердиться как президенту или его правление сразу превратится в перманентный кризис.
- Трамп заявлял о том, что надо сближаться с Россией в борьбе с терроризмом. Станет ли это девизом его взаимодействия с Москвой по Сирии или так и останется только словами?
- Этот сценарий мы рассматриваем как один из желаемых. Но его реализация зависит от того, как Трампу удастся «продать» внутренней аудитории информацию, что необходимо сотрудничать с РФ. Пока он делает это крайне осторожно - осторожнее, чем в ходе предвыборной кампании. Трамп находится в сложном положении. Его сдержанность вызвана большим внутриполитическим сопротивлением.
Трампу и Путину есть о чем поговорить, в частности, по вопросу украинского кризиса, Сирии и т.д. У Трампа еще не полностью сложились принципы политики в отношении России. Их содержание определится после первых встреч двух лидеров. А это произойдет, после того как Трамп полностью представит членов своего правительства.
Впервые опубликовано на politcom.ru
При сохранении статус кво в украинском кризисе мы ожидаем затухание вопроса о применении санкций. На данном этапе маловероятно, что политические аспекты будут доминировать над экономическими в логике взаимоотношений Запада и России.
За считанные дни до президентских выборов по-прежнему нельзя твердо сказать, кто станет новым президентом США. Избирательная кампания с первых дней была насыщенна провокациями и крутыми поворотами, такой она и осталась до конца. Доклад аналитического агентства "Внешняя политика" посвящен вопросу, каким именно президентом могут стать Хиллари Клинтон и Дональд Трамп.
Германия сохраняет решимость добиться статуса непостоянного члена Совета безопаснсоти ООН на период 2019-2020 годов. Поездка Хайко Мааса в Нью-Йорк для лоббирования кандидатуры ФРГ стала первым серьезным испытанием для нового министра. Маасу предстояло заручиться поддержкой не только Генерального секретаря ООН и США, но и представителей десятков стран Африки, Океании, Карибского бассеина.
Молдавия сейчас — главный претендент на роль жертвы нового майдана. В стране идет эрозия государственности: в социальном, экономическом и даже символическом плане. Последней каплей стала так называемая «кража века» — хищение 1 миллиарда долларов (1/8 всего ВВП страны) из трех крупнейших банков страны и вывод этих денег в офшоры. В попытке спасти пострадавшую банковскую систему страны власти включили печатный станок, после чего валюта обвалилась почти на 20 процентов, а инфляция выросла до 8 процентов.