Принципиально новым шагом российской политике на Южном Кавказе стала разработка нового российско-абхазского договора «О союзничестве и интеграции», подразумевающего углубление социально-экономического и военного сотрудничества России с республикой Абхазии. Проект документа предполагает унификацию абхазского таможенного, бюджетного и налогового законодательства с нормами России и Таможенного Союза, а также медицинских и социальных стандартов, каковая реформа финансируется российской стороной (гл. 3-5). Фактически речь идет об открытии границы и сокращении приграничного контроля на абхазо-российской границе с перенаправлением освободившихся сил на границу с Грузией. Кроме того, планируется создание Объединенной группировки войск, обеспечивающей стандартизацию защиту интересов двух стран в регионе (ст. 7).
Опубликованный проект документа уже вызвал достаточно большие дискуссии в Абхазии, где даже высказывались опасения того, что подобное соглашение может нанести ущерб суверенитету страны, так как предполагает преобразование национальной правовой базы по внешнему образцу. Естественно, острая реакция на обсуждение проекта соглашения последовала из Тбилиси, где интеграционные планы России и Абхазии были оценены как «подготовка к аннексии». Очевидно, что проект договора имеет достаточно прозаичную экономическую основу, далекую от возможных планов политической интеграции.
Сейчас в Абхазии достаточно сложная социально-экономическая ситуация. Наблюдатели констатируют серьезные проблемы в работе государственного аппарата, недостаточное обеспечение правопорядка, недостаточно активную экономическую политику. При этом экономическое положение страны может усложниться из-за развития туристического бизнеса в Сочи и Крыму, которые уже составляют серьезную конкуренцию абхазским курортам. На текущий момент более 60% доходной части бюджета республики составляет российская финансовая помощь, но пока нет никаких признаков, что в ближайшие годы республика может перейти на финансовое самообеспечение.
Текущий статус-кво в какой-то мере устраивал Тбилиси, так как Абхазия не воспринималась многими в регионе как успешный государственный проект, что позволяло несколько ослабить внутреннее политическое напряжение по проблеме утерянных территорий и сохранить надежду добиться когда-то в будущем их возвращения. Однако любые перемены в Абхазии делают этот сценарий все менее осуществимым.
Новый этап реформ в республике, пусть и инициированных извне, дает надежды на ускорение экономического развития. А это означает для Тбилиси резкое усиление недружественного государства по соседству.
Проблема в том, что сейчас Грузия практически лишилась рычагов политического воздействия на ситуацию. Долгосрочный отказ от создания стабильных механизмов взаимодействия Тбилиси и Сухума привел к тому, что грузинская сторона лишена возможности как-либо непосредственно давить на Абхазию. Практически единственная реальная угроза - попытка создать жесткую блокаду приграничных территорий республики - вряд ли сможет действительно сильно напугать абхазскую сторону, хотя и создаст значимые неудобства для местных жителей.
Текущие отношения с Россией также лишены какой-либо значимой платформы для торга вокруг развития отношений с Абхазией. В экономической сфере Грузия больше нуждается в российском рынке, чем тот в грузинской продукции. Сейчас развитие экспорта некоторых товаров в Россию один из немногих однозначных успехов действующего режима, и его надо сохранять любой ценой. В политике Тбилиси не может пойти на такие уступки, которые заинтересовали бы Москву, так как это осложнит отношения с Западом или вызовет протесты собственной националистической оппозиции.
В настоящий момент для Грузии есть три очевидные альтернативы. Первая из них – игнорирование изменений или их формальное осуждение без принятия каких-либо действенных мер против российско-абхазских интеграционных планов. Этот путь позволяет в краткосрочной перспективе «спустить на тормозах» проблему, но в дальшем будет означать для грузинского правительства постепенное усиление недовольства общества, так как такая политика политической изоляции от процессов на сопредельной территории будет восприниматься как проявление слабости правящей элиты и ее неспособности реагировать на исторические вызовы.
Второй альтернативой является попытка вывести диалог с Москвой и Сухумом на принципиально новый уровень. Этот путь не обязательно подразумевает немедленное признание абхазской независимости, но означает создание новых переговорных форматов и направлений сотрудничества, которые позволили бы добиться от российско-абхазского союза гарантий учета национальных интересов Грузии в регионе. Важным шагом на этом пути могло бы стать возвращение к проекту возобновления работы Закавказской железной дороги и грузового транзита через Абхазию и Грузию, актуальность которого будет расти после вступления Армении в Евразийский Союз. Такой стратегически важный проект создал бы твердую заинтересованность всех сторон в сохранении региональной стабильности.
Однако этот путь может потребовать определенного кредита доверия от грузинского общества, так как без учета результатов правительству придется столкнуться с обвинениями в капитулянтстве со стороны националистической оппозиции и выдерживать этот натиск вплоть до появления первых ощутимых результатов диалога. Кроме того, в Тбилиси часто банально демонизируют российскую и абхазскую политику и могут опасаться, что за грузинскими инициативами не последует адекватная реакция партнеров, в результате чего правительство попадет в политическую ловушку. Следует учитывать, что уже сейчас МВД Грузии обвиняет сторонников «националов» в подготовке массовых беспорядков на территории страны, а попытки правительства смягчить позицию по Абхазии могут только усилить позиции радикальных оппозиционеров и спровоцировать их на новые выступления.
Наконец, существует третья, наиболее негативная альтернатива: отказ Тбилиси от курса на улучшение отношений с Москвой, и ставка на конфронтацию. Подготовка военной кампании по образцу 2008 года является маловероятной, но в грузинской столице есть сторонники возвращения к использованию экстремистских организаций для подрывной деятельности против России, Южной Осетии и Абхазии. После Лопотской трагедии и победы умеренных партий на выборах 2012 года грузинские спецслужбы отказались от этой стратегии, а некоторые сотрудники причастные к пособничеству террористам в эпоху Саакашвили были арестованы. Однако возможности и ресурсы для возвращения к старым практикам еще существуют.
Кроме того, вероятны попытки вновь форсировать отношения Грузии с США и НАТО. Еще до публикации российско-абхазского проекта договора прозвучало заявление о создании совместной с Альянсом тренировочной базы на территории республики. Также в прессе появилась утечка о возможном создании на грузинской территории тренировочных лагерей для сирийской боевиков под патронажем Соединенных Штатов. Хотя эта информация была опровергнута грузинским МИД, многие эксперты полагают, что подобные переговоры действительно велись или ведутся, и активизация российско-абхазского сотрудничества может стать дополнительным стимулом для новых недружественных мер Тбилиси.
Опасность выбора третьего сценария усиливается из-за логики конфронтации между Россией и США, усилившейся на фоне украинского кризиса. На протяжении последних лет политики Грузии была во многом ориентирована на США, и строилась на обмене политической поддержки антироссийских демаршей в обмен на финансовую помощь и военное сотрудничество. Определенная инерция сознания может толкнуть политический класс республики к кажущейся легкости «конфронтационного» выхода, который может позволить воспользоваться текущими осложнениями в отношениях России с ЕС и Соединенными Штатами.
Однако опыт показывает, что конфронтационная политика не позволяет Тбилиси добиться поставленных целей, а только сокращает возможность влиять на процессы в Абхазии и Южной Осетии.
Также здесь нужно учитывать определенную двойственность в грузинском восприятии отношений с Россией. И в элите, и широких слоях грузинского общества, как показывают исследования, существует парадоксальный спрос одновременно на конфронтацию с Россией по абхазско-осетинской проблеме и улучшение российско-грузинских отношений. «Социальный заказ» может показаться странным, но власть обязана его выполнять в меру своих возможностей, в том числе, пытаясь реагировать на обсуждение российско-абхазского договора в рамках этих пожеланий.
Зигмар Габриель поспешил заявить о готовности ФРГ к разрядке в отношениях с Россией, стоило Ангеле Меркель поддержать инициативу Владимира Путина о вводе миротворцев для защиты наблюдателей ОБСЕ на юго-востоке Украины. Позитивные импульсы в российско-германских отношениях были испорчены скандалом с неудачной игрой слов в издании Focus. Проигравший теледебаты Мартин Шульц потребовал реванш, на что получил отказ со стороны христианских демократов.
В прессу попадали материалы о подозрительных военных сделках между европейскими членами НАТО – Польшей, Чехией, Венгрией и Хорватией – итоговой целью которых, предположительно, была передача Украине некоторого количества советских вооружений, оставшихся у них со времен "холодной войны".
На этом этапе члены Альянса сплотились, только чтобы подать угрожающий сигнал. Когда же речь заходит о принятии конкретных шагов – каждый предпочитает действовать в одиночку с учетом собственных интересов. Это не означает, однако, что арсенал действий НАТО исчерпывается политическими демаршами. Развитие украинского кризиса может побудить организацию к более решительным действиям.
В Варшаве понимают, что требование возврата Восточной Польши вызовет обсуждение вопроса о западных территориях. О возможности реституции польские власти никогда всерьез не задумывались, а сейчас уже вполне определенно можно сказать, что «поезд ушел». Если это и можно было сделать, то в начале 90-х годов, когда аналогичный процесс состоялся в Чехии и Прибалтике.