Очевидно, что в Евразии разыгрывается новая «Большая игра», в которой свое место хотят занять не только крупные мировые игроки, но и региональные державы, стремящиеся оказать влияние на своих ослабевших соседей. В свете укрепляющегося тренда поворота России на Восток следует с особой внимательностью относиться к трансформации региональной среды на Ближнем и Среднем Востоке, который уже прочно вошел в историю ХХI века как новая «пороховая бочка» системы международных отношений.
Тектонические сдвиги касаются не только изменения курса России в отношении стран региона. Соединенные Штаты также пытаются применять новую стратегию формирования лояльных элит среди всех субъектов региональной политики и внутренней политики региональных держав.
Турция, которая в последние годы занимала все более и более независимую от Вашингтона позицию, с ослаблением связей с западным миром и расширением экономической кооперации с Россией становилась для нашей страны все более значимым игроком. Пожалуй, впервые за долгую историю полную войн, Москва получила шанс превратить Турцию из противника в друга, а возможно – союзника. Это стало очевидно, в первую очередь, после визита в декабре 2014 года президента России Владимира Путина в Анкару, когда было достигнуто принципиальное решение о строительстве газопровода «Турецкий поток», а также по мере усиления трений между президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом и Фетхуллахом Гюленом, живущим в США влиятельным лидером одного из исламских орденов.
Однако, очевидно, из-за нарастания внутренних конфликтов внутри Турции, а также из-за того, что российской стороной не до конца учитывается специфика ситуации в Турции, а работа ведется не со всеми субъектами турецкой политики, - Анкара вновь склонилась в сторону США, отказалась от плана России по широкой коалиции против ИГ и приступила к тесному партнерству в этом вопросе с Вашингтоном. С этим же можно связывать и усиливающуюся антироссийскую риторику в руководстве Турции, снижение активности по «Турецкому потоку». При этом визит Р.Т.Эрдогана в Москву 23 сентября носит, в первую очередь, политический характер и уже привел к тектоническим сдвигам: президент Турции по возвращении из российской столицы впервые признал, что Башар Асад не обязательно сейчас должен уйти, но может «временно» остаться.
Пока развивается борьба с ИГ, возникает риск снижения влияния России на Иран. Венские договоренности по иранской ядерной программе стали символом смены вех в международной системе, сигналом к тому, что Ирану возвращается международная легитимность. Более того, стремительно складываются новые условия, в которых Иран на международной арене из «отверженного» превращается в одного из наиболее перспективных партнеров. При этом его положение исключительно выгодное: он в целом самодостаточен; он может позволить себе выбирать, с кем сотрудничать; он может определять (а то и диктовать) условия такого сотрудничества. Руководство Ирана недвусмысленно дало понять, что те, кто хочет войти на иранский рынок, должны нести деньги или технологии. Иран, оказавшись в совершенно новых условиях, пытается построить свое сотрудничество с внешним миром на прагматической основе, по принципу «экономика выше идеологии».
Для России в сложившихся геополитических условиях сотрудничество с Ираном – насущная необходимость.
В регионе Большой Малой Азии формируется новая геополитическая реальность, в которую России следует успеть включиться в роли не просто активного игрока, а ее конструктора.
В этой связи необходимо отказаться от попыток встроиться в чужую систему координат, которую создают на своем уровне Турция, Китай и Саудовская Аравия, а на более высоком уровне – США. Следует создавать свои правила в новой игре, исходя из необходимости лавировать, использовать связи с другими игроками и принимать тот факт, что постоянных друзей и врагов не будет, но будут постоянные интересы.
В сложившейся региональной среде для Москвы останутся ключевыми такие игроки, как Иран, Турция и Сирия. От взаимодействия с ними будет зависеть роль России на Ближнем и Среднем Востоке и шире – в мире. Для продвижения собственных интересов России нужна новая внешнеполитическая стратегия в отношении указанных стран.
В отношении Ирана в основу такой стратегии могут быть положены четыре принципа (четыре «П»): прагматизм, проактивность (игра на опережение), последовательность, предусмотрительность.
1) Прагматизм. Как ни парадоксально, но в случае с Ираном было бы полезно начать с чистого листа и создавать отношения сотрудничества на принципиально новой основе. Необходимо четко понимать: никакой ностальгической симпатии по отношению России не будет. Ностальгия не является политическим активом (особенно для Востока), нельзя на нее полагаться. Кроме того, в постсоветский период мы слишком оглядывались на ограничения Запада и в отношении Ирана держались в международном мейнстриме. Сотрудничать «из-под полы» для нынешнего Ирана – потеря лица, для работы с ним требуется набор прагматичных принципов, выгодных обеим сторонам.
2) Проактивность. Нельзя откладывать активную фазу сотрудничества с Ираном, ожидая реализации венских договоренностей. Сигнал (демонстрация намерений со стороны Ирана) есть, этого достаточно. В случае, если Россия не перейдет к игре на опережение, она окажется позади всех тех, кто спешит встроиться в новую среду и создавать новые отношения с Ираном, как-то Турция, которая сразу после венских договоренностей включилась в переговоры о поставках газа из Ирана. России есть, что предложить Ирану: это и вооружения, и технологии, и энергетика, и образование, и наука, и инфраструктурные проекты. Нельзя забывать и об идеях, подразумевающих изменение мирового движения от линии Запад-Восток к линии Юг-Север, а также стремление к формированию более активного взаимодействия между государствами-цивилизациями, к которым явно нельзя относить США.
В экономической сфере России придется действовать в условиях острой международной конкуренции за иранский рынок. Наша задача – обеспечить стратегическое (долгосрочное и диверсифицированное в отраслевом плане) присутствие в экономике Ирана.
Кроме того, Россия может быть интересна Ирану и как партнер в политико-дипломатической среде. У Запада нет действующих зонтичных многосторонних механизмов (не связанных с ядерной программой), к которым можно было пригласить присоединиться Иран. У России такие многосторонние механизмы есть: ЕАЭС и ШОС.
3) Последовательность. Важно продемонстрировать наличие у России последовательной в отношении Ирана политической линии, ключевые параметры которой не зависели бы от иранской политики Запада, да и вообще от кого бы то ни было. На Востоке всегда уважали сильных: государство, у которого недостаточно ресурсов (в широком смысле) и устремлений, уважать не будут.
4) Предусмотрительность. Иран – не страна-сателлит, это государство-цивилизация, так же как Россия и Китай. Нельзя недооценивать его амбиции и рассматривать как младшего партнера. В противном случае, Россия быстро столкнется с негативной реакцией, как было с Турцией после развала СССР, когда она попыталась установить пантюркистское господство над «младшими» тюркскими братьями, но быстро столкнулась с отпором и перешла к стратегии воздействия на долгосрочную перспективу.
Запад уже приступил к политике вовлечения Ирана в свою систему координат через своих региональных союзников. Постепенно в иранской элите будет формироваться и усиливаться прозападный фланг.
России следует, учитывая и уважая статус Ирана, играть на опережение, предлагать свои возможности и воздействовать на различные субъекты иранской политики, чтобы не сложилась ситуация, когда все будут играть не в те ворота, лишь торгуясь о тех или иных незначительных вещах, тогда как «тысяча и одна ночь» уже будут предопределены западоцентричной мировой средой.
Убедительная победа Консервативной партии и ее лидера Дэвида Кэмерона на парламентских выборах в Великобритании вновь заставила всех задуматься от европерспективах страны. Дэвид Кэмерон настаивает на проведении референдума о выходе страны из ЕС, хоть сам выход ему и не нужен.
Российско-китайское соглашение о поставках газа уже окрестили сделкой века. По своему стратегическому значению оно сравнивается с соглашением «газ-трубы» 1970 года между СССР и ФРГ, которое положило начало европейской зависимости от российских энергоресурсов.
Среди стандартного набора упреков в адрес русской внешней политики особое место занимает критика неспособности России проводить политику «мягкой силы». Эта формула произносится без рефлексии, как нечто само собой разумеющееся. Её некритическое воспроизведение несет опасность повторения нескольких простых и из-за этого особенно досадных ошибок.
Главным качеством, характеризующим внешнюю политику Алжира, является прагматизм, проявляющийся во всех сферах – от экономики до безопасности, от газового экспорта до отношений с исламистами – и преследующий цель обеспечения стабильности и самостоятельности государства и ограничения внешнего вмешательства. Это качество сегодня позволяет алжирскому руководству ограничить влияние охвативших весь регион разрушительных последствий «арабской весны» в лице активизации разнородных исламистов.