Сирия является второстепенным вопросом для США отнюдь не потому, что срок полномочий президента Барака Обамы истекает. Нынешние американские элиты – продукт процветания и сытости 1990-х годов, они ментально живут в мире прогресса и технологических инноваций. Поэтому воспринимают всё связанное с конфликтами, войнами, в том числе в Ираке, Афганистане и Сирии, – как пережиток прошлого, ХХ века. США считают, что возглавляют историческое движение глобализированного мира в сторону светлого будущего, где будут процветать демократия, либерализм, свободная торговля и где не будет места таким атавизмам, как во́йны.
Не наработав классического европейского опыта дипломатии и конфронтации, вашингтонские элиты плохо разбираются в нюансах большой стратегии. Они умеют нажить себе необязательных врагов, порвать и сломать там, где тонко и хрупко, – именно поэтому политика США регулярно вызывает конфликты и кризисы. Украина и Ближний Восток – которые США стремились привести к прогрессу – наиболее говорящие просчёты: демократия номинально есть, но какая кровавая. Эти примеры сильно дискредитируют убеждённость, будто Запад ведёт человечество к прогрессу и процветанию.
Следствием этой устремлённости в будущее является то, что ни Сирия, ни Украина не являются жизненно важными приоритетами для президента Барака Обамы. Он относится к ним как к значимым, но всё же второстепенным вопросам. С точки зрения американского президента, новые торговые отношения с Европой и тихоокеанскими странами, экологические регламенты, развитие интернета и альтернативных источников энергии, права меньшинств и движение в сторону «ядерного нуля» – это по-настоящему важно. А Украина и Сирия – второстепенны.
Иначе сложно объяснить, почему Обама позволяет, чтобы внутри его администрации существовал такой разнобой мнений: Белый дом публично заявляет одно, Госдеп – второе, Пентагон – третье. Это говорит о стиле управления Обамы, который рассчитывает получать разные мнения от своего кабинета, но сам не принимает окончательных решений, а смотрит, какая позиция политически более оправданна, к чему склоняется американское население.
Обама действует ситуативно и опирается на свои в целом верные инстинкты: стараться глубоко не вмешиваться в международные конфликты и как можно меньше применять силу. Но стратегическим видением – как должна в конечном счете выглядеть Сирия – эти инстинкты не подкреплены. Глубокой и фундаментальной стратегии, какую предлагал госсекретарь Генри Киссинджер в отношениях с Советским Союзом или Китаем или советник по нацбезопасности Брент Скоукрофт по отношению к Ираку, их целеустремленности, их концентрации полномочий – нет. В итоге – внешнеполитическая импровизация, метания в рамках операции в Сирии. Сказывается и болезненный опыт США в Афганистане и Ираке, где, потратив гораздо больше времени и сил, Вашингтон так и не добился задуманного.
В нынешней конфигурации полномасштабное сотрудничество России с США невозможно. Как оно невозможно со всей проамериканской коалицией, поскольку европейцы к самостоятельной крупной операции, с большим вовлечением сил и средств, с долгосрочным планированием, постконфликтным регулированием неспособны. В этой «спортивной лиге» играет ограниченный круг стран, и европейцы туда не входят: по отдельности – в силу ограниченности ресурсов, вместе – потому что не могут договориться.
Как и у США, у европейцев проблемы с реализмом, с оценкой своих интересов и приоритетов в конфликтах: их ввёл в заблуждение зримо мирный, сытый характер периода после Второй мировой войны, они думали, что больше никогда не столкнутся с проблемами типа сегодняшних и уж точно не будут вынуждены решать их самостоятельно.
Усложняет картину вмешательство в сирийский кризис региональных союзников США. Турция была и остаётся сложным партнёром для Запада. Эта страна НАТО действует независимо от Брюсселя и Вашингтона, исходя из собственных представлений. Без согласования с Соединёнными Штатами Анкара периодически проводит масштабные операции с использованием танков и авиации в Северном Ираке. Якобы в антитеррористических целях, а на самом деле на территории курдов и против них. Турки считают, что создание независимого курдского государства в приграничной зоне представляет для них жизненную угрозу. Похоже, что нынешнюю операцию в Сирии турки также не согласовывали с американцами. Реакция Белого дома и Пентагона говорит о том, что американцы недовольны тем, как протекает эта операция. Сейчас США призывают Турцию прекратить её.
Россия также сталкивается с трениями со своими союзниками. Сирийское правительство и Иран не разделяют надежд Москвы на дипломатическое урегулирование. Между ними появляются признаки разногласий по ходу военной операции. Особенно явно это проявилось в сентябре, когда министр обороны Ирана выразил протест в связи с разглашением факта использования Россией военной базы в Иране для нанесения ударов по ДАИШ в Сирии. По иранскому законодательству никакая иностранная страна не может иметь военных баз на территории этой страны. Поэтому сотрудничество России и Ирана в этой сфере до сих пор осуществлялось негласно: российские самолёты дозаправлялись или проходили техобслуживание и летели дальше, через иранскую территорию пролетали российские ракеты. Поскольку в этот раз режим молчания был нарушен, иранские власти, в том числе по внутриполитическим причинам (чтобы унять некоторых критически настроенных парламентариев), дали понять, что у Ирана с Россией не безоговорочное сотрудничество, что есть определённые правила.
Но у Ирана имеются к России и другие претензии – связанные с непоставками С-300, с колеблющейся российской линией по вопросу об антииранских санкциях. Да и в Сирии интересы России и Ирана – не одно и то же: иранцы считают, что Москва слишком податлива на влияние Запада. Иран, как и Турция, считает себя в силах вести ту линию, какую захочет, и перед Россией никакого заискивания у иранцев нет.
Наконец, ещё одна причина сбоя дипломатии – в самой России. По сути помимо реализма целей у Москвы нет других рычагов самостоятельного управления ситуацией в Сирии. Непосредственные жизненные интересы России в Сирии ограниченны и состоят в дезорганизации инфраструктуры экстремистов и предотвращении экспорта террора в СНГ. Военное присутствие России в сирийском кризисе минимальное, разногласия с союзниками по вопросу о будущем региона существенные, не говоря уже о разногласиях с партнёрами-оппонентами – США и их коалицией.
В этих условиях полномасштабное дипломатическое урегулирование в Сирии труднодостижимо. Россия и США не являются и не стремятся быть ведущими участниками сирийского кризиса, и они скованны в своих действиях из-за позиции союзников. На данном этапе желание конфликтующих в Сирии сторон воевать сильнее, чем способности внешних сил их примирить.
Впервые опубликовано на valdaiclub.com
Ключевой вопрос предстоящей встречи – какие решения по дальнейшей трансформации альянса НАТО попытается сейчас провести под прикрытием украинского кризиса.
Грузия совсем не является потерянным для России государством, как это часто представляется после августовской войны 2008 года. С одной стороны, очевидно, что для грузинского общества наше государство – «враг номер один», а Евроатлантический вектор внешней политики – нерушимый пакт между властями и населением. С другой стороны, подавляющее большинство грузинского населения считает, что Россия влияет на внутригрузинские события.
И хотя российская внешняя политика в целом остается довольно осмотрительной, даже у самого искусного водителя существует «слепая зона» — участок дороги, который не видно в боковые зеркала. Украинский и турецкий кризисы произошли именно потому, что нарождающиеся угрозы попали в «слепую зону», — к ним можно было приготовиться, но водитель их не заметил. Нельзя исключить, что и сейчас назревают угрозы, которых Россия не замечает.
в 2016 году речь идет не столько о непосредственной угрозе проникновения радикалов на территорию РФ, сколько о дестабилизации стран, расположенных у ее границ. Наиболее неприятный для России сценарий — коллапс одного из государств Средней Азии и появление на его месте очередного джихадистского квазигосударства, «где правят вооруженные банды, по-своему трактующие шариат».