Том Грэм
Современная внешняя политика России является закономерным продолжением её традиционных геополитических устремлений. Начиная с XVI века российские правители следовали определенному набору правил и установок, благодаря которым их государство заняло свое место в системе международных отношений. О том, как формировались эти установки, рассуждает американский эксперт Том Грэм.
ПРЕМИУМ
30 августа 2016 | 19:00

Исторические истоки поведения России

В феврале 1946 года Джордж Кеннан отправил из Москвы т.н. «длинную телеграмму», в которой содержался анализ мотивов советской внешней политики. Впоследствии документ стал идеологической основой политики сдерживания, которую США проводили в годы «холодной войны». Телеграмма пришла самый в разгар переоценки американской политики в отношении СССР. В это время зародившиеся благодаря антигитлеровской коалиции надежды на то, что союзники будут продолжать работать вместе и в мирное время, столкнулись с подозрительностью и враждебностью Советского Союза. Как отметил автор биографии Кеннана Джон Гэддис, эта телеграмма не привела к изменению политики США, но она помогла окончательно оформить позицию высокопоставленных чиновников американской администрации.

«Она была геополитическим эквивалентом медицинского рентгеновского снимка, проникавшим в самую суть тревожных симптомов и позволявшим сначала внести ясность, затем понимание и, наконец, выбрать курс лечения», — пишет Гэддис.

Сегодня нам необходим новый анализ, сопоставимый с «длинной телеграммой», т.к. мы оказались в положении, весьма схожем с 1946 годом. Состоявшееся два года назад присоединение Крыма и конфликт на востоке Украины безвозвратно разрушили все представления, на которых основывалась американская внешняя политика по отношению к России на протяжении 25 лет с момента распада СССР. Теперь уже невозможно отталкиваться от того, что Россия медленно, но верно движется в сторону интеграции с Западом и поэтому является удобным партнером для решения глобальных мировых проблем. Более того, сама Россия уже не заинтересована в такой интеграции, если вообще когда-то преследовала такой интерес. Наоборот, она позиционирует себя в качестве уникального государства, намеренного оспаривать мировой порядок, в котором доминируют США, и пересматривать его во многих аспектах: от решения острых геополитических проблем вроде украинской, до критической ревизии ценностей, которыми руководствуется западное общество. Это не означает, что время от времени Россия и США не будут сотрудничать по отдельным вопросам, однако это сотрудничество не будет основываться на осознании общих ценностей и на общем видении справедливого мирового порядка. Отныне не может быть и речи о «стратегическом альянсе с российскими реформами» (Билл Клинтон), «стратегическом партнерстве» (Джордж Буша-младшего) и «перезагрузке» (Барак Обама). Время требует новых отношений — без иллюзий в отношении России и того, куда она движется.

Однако сегодня мы не сможем повторить достижение Кеннана. Мы живем в мире, где Россия играет гораздо меньшую роль, чем когда-то Советский Союз. Российско-американские отношения уже никогда не будут определять международную обстановку так, как её определяли СССР и США в годы «холодной войны». Россия, в отличие от СССР, уж не будет находиться в центре американской внешней политики, и служить той призмой, через которую мы рассматриваем все другие важнейшие внешнеполитические вопросы. Ставки сейчас уже не так высоки — даже при том, что Россия с ее ядерным арсеналом по-прежнему является единственной страной, способной за тридцать минут уничтожить Соединенные Штаты как дееспособное общество. Уже в силу этих обстоятельств мы не можем просто механически перенести концепцию сдерживания Кеннана на сегодняшние реалии. То, что работало в годы «холодной войны», мало подходит для современного глобализованного многополярного мира.

Главная задача состоит уже не в том, чтобы изолировать и победить своего главного врага. Сегодня она заключается, скорее, в создании устойчивого равновесия сил, которое позволяет продвигать интересы США за счет обеспечения мира и безопасности, развития сотрудничества между геополитическими соперниками в решении глобальных транснациональных угроз.

И все же Россия является важным игроком, способным противостоять Соединенным Штатам и сплотить другие государства для достижения своей цели. Это противостояние происходит в то время, когда возглавляемый США мировой порядок находится в под давлением мощных геополитических, технологических и идеологических изменений во всем мире. Новый характер российско-американских отношений, который, приобретает законченные черты, позволит понять много нового о сложившимся мировом порядке и о нашей способности отвечать на стоящие перед нами вызовы.

Прежде всего, следует подчеркнуть, что мы стремимся понять характер угрозы, исходящей от России — а не от её нынешнего лидера президента Владимира Путина. Здесь мы отходим от большинства американских экспертов, которые зациклены на Путине и демонизируют его как непосредственную причину российской угрозы — словно он действует вне исторического и политического контекста. Однако он много сделал для восстановления исторических связей, которые, на его взгляд, были разорваны Борисом Ельциным — даже выводя за скобки его специфическое понимание истории с её значением для современной России. Подобно своим предшественникам со времен Петра Великого, который вывел Россию в Европу в качестве империи, Путин уверен, что Россия — как политическое и духовное сообщество — может выжить только как великая держава. Авторитет Путина подкрепляется элитами, которые - за исключением незначительного меньшинства - разделяют это мнение, находящее отклик и у широких слоев населения. Уход Путина вряд ли изменит суть российской угрозы — насколько бы ни отличались стиль и тактика его преемника.

Центральное место в формировании российского стратегического мышления занимает характер российского государства. Несмотря на поверхностное сходство, это государство, последним вариантом которого был СССР, по своей сути отличается от западных аналогов. Оно никогда не создавалось как производное от общества, направленное на защиту прав граждан, сглаживание последствий конфликтов между ними и содействие общему благу. Скорее оно возникло как посторонняя сила, призванная навести порядок в хаотичной и необузданной людской массе. «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет; да и пойдите княжить и володеть нами», — так описано создание Русского государства в документе XIII века «Повесть временных лет».

Новые правители не принадлежали к местным славянским племенам — они были скандинавскими варягами, воинами-торговцами, которые отправлялись торговать через славянские земли. Они пришли как купцы, а их сделали еще и князьями. Государственное и частное — что на современном Западе по крайне мере в теории строго разделено — в России перемешалось. Правители управляли своими владениями, словно своими частными поместьями. Граждан, наделенных основными неотъемлемыми правами, как таковых не было — были только подданные или слуги, более или менее привязанные к частным поместьям или к государству. Имущественные права были условными, зависели от службы государю и не защищались законом. Великие московские князья — а позднее и их потомки, русские цари — теоретически обладали абсолютной властью и управляли своими княжествами и царствами исключительно в собственных интересах. Как выразился выдающийся ученый, специалист по русской истории Ричард Пайпс, «это государство не выросло из общества и не было навязано сверху. Оно, скорее, росло бок о бок с обществом и постепенно поглотило его».

Это всеохватывающее государство было главной силой в российской истории. На его основе возникла огромная многоконфессиональная империя, которая прирастала новыми народами. Преданность государству в лице правителя составляет основу российской идентичности. Не будет преувеличением сказать, что без государства не было бы России — по крайней мере, так считают те, кто ей управляет. Поэтому их основной задачей на протяжении всей истории было сохранение и развитие государства.

И именно восстановление государства после глубокого кризиса первого постсоветского десятилетия нынешнее руководство России считает одним их своих величайших достижений. И то, что правители отождествляют себя с государством, независимо от того, насколько оно удобно по нашим меркам и коррумпировано, сути дела не меняет.

При управлении таким государством едва ли не главной задачей является его защита от внутренних и внешних врагов.

Внутри страны это подразумевает жесткий контроль над населением, поскольку, когда люди выступают в качестве самостоятельной политической силы, это всегда своего рода враг, деструктивная сила, пушкинский бунт - «бессмысленный и беспощадный». Это был урок, извлеченный из великих крестьянских восстаний под предводительством Степана Разина и Емельяна Пугачева в XVII и XVIII веках соответственно.

Глобализация лишь осложняет эту задачу, поскольку она позволяет иностранным державам оказывать непосредственное влияние на людей, находящихся в оппозиции к государству. Исходя из своего собственного опыта, российские власти считают частные иностранные компании и организации — будь то корпорации, СМИ, религиозные организации или гражданские общества — инструментами в руках враждебных западных государств, а не самостоятельными и полноправными субъектами. То же самое касается и российских организаций, получающих финансирование из-за рубежа. За последние несколько лет российские специалисты выработали четкое представление о том, как Соединенные Штаты используют такие компании для осуществления смены власти на постсоветском пространстве (Украина, Грузия, Киргизия) и в других местах для расширения геополитического влияния США. Те, кто сидит в Кремле, сами убеждены, что конечной целью США является смена режима в России. При этом они твердо верят, что имеют право и обязаны жестко ограничивать и строго контролировать деятельность работающих в России иностранных или финансируемых из-за рубежа организаций, а в крайнем случае — изгонять их из страны или закрывать. Они по-прежнему полны решимости не стать жертвой американской гибридной войны.

Во внешней политике для защиты российского государства на большей части великой Европейской равнины необходима стратегическая глубина. Начиная с середины XVI века, Россия неустанно расширяет свои границы, присоединяя неорганизованные территории или захватывая земли у государств, находящихся в состоянии упадка. В середине XVII века Россия продвинулась за Урал и через малонаселенную Сибирь вышла к Тихому океану. К концу XIX века она уже была готова аннексировать Маньчжурию, несмотря на сопротивление Японии и США. Начиная с 1700 года, Россия продвигалась на запад в Центральную Европу, победив Швецию и Польшу, и на юг — в сторону Черного моря и на Кавказ на фоне ослабления Османской и Персидской империй. В середине XIX века она покорила слабые государства Средней Азии. При этом она создала крупнейшее государство на континенте, занимавшее примерно одну шестую часть суши земного шара.

Экспансия России прекратилась лишь тогда, когда она столкнулась с противодействием таких же геополитических сил — германскими державами (Пруссией и Австрией, а позднее — с объединенной Германией) на Западе, Китаем, а со временем и Японией на Востоке, и Британской империей — на Юге. Такая диалектика экспансии и сопротивления, сохранявшаяся на протяжении веков, привела к созданию нового геополитического пространства России — простиравшегося примерно на территории бывшего Советского Союза или Российской Империи. Это та сфера влияния, которую власти России считают важной для своей безопасности. Вот почему они так яростно сопротивляются тому, что, на их взгляд, является американскими посягательствами на эту сферу на протяжении последних 15-ти лет — например, расширению НАТО и созданию военных баз в Центральной Азии в связи с военной операцией в Афганистане. Это основная причина агрессии России в отношении Украины, начиная с 2014 года.

Внутренние и внешние императивы слились в одно целое и подпитывают постоянное чувство уязвимости, лежащее на поверхности сознания правителей России. Внешняя экспансия влечет за собой появление всё большего количества людей с темными, сомнительными верноподданническими настроениями, что ведет к повышению расходов на поддержание внутреннего порядка. Эта ситуация обострилась в XIX веке с ростом национализма — мощной политической силы в Европе. Националистические движения среди поляков, финнов, балтийских народов, румын, украинцев и различных кавказских народностей на окраинах империи были постоянной угрозой для ее внутренней стабильности и внешней безопасности. В этих условиях российские правители пытались всеми силами мобилизовать ресурсы для обеспечения внутреннего порядка и защиты от внешних врагов. Они постоянно и по мере необходимости направляли свое внимание и усилия то на внутренние, то на внешние угрозы — в нескончаемом стремлении к абсолютной безопасности.

В такой обстановке российским правителям предстояло создать экономический и технологический потенциал, чтобы обеспечить жесткую силу, необходимую для решения обеих задач. Начиная с 1700 года, все крупные реформы — начатая Петром I европеизация, великие реформы Александра II, сталинская индустриализация и горбачевская перестройка — задумывались как государственные проекты, направленные на достижение этой цели, и проводились жесткими методами против воли крайне консервативного общества. Поскольку все великие державы до того времени были западными (или в случае с Японией — вестернизированными) государствами, от которых Россия в технологическом плане, как правило, отставала, и потому, что хозяйственная деятельность в России была тесно переплетена с политической структурой, российских правителей волновал вопрос о том, какие элементы западной политической системы должна перенять Россия, чтобы догнать Запад технологически. Россия всегда стремилась перенимать у других как можно меньше, чтобы по возможности сохранить фундаментальные черты, свойственные российскому государству. В советский период этот процесс ненадолго прекратился, поскольку большевики думали, что нашли свой, «незападный» путь к модернизации, но эти иллюзии развеялись, когда в 1970-е годы страна вступила в длительный период застоя. До прихода Горбачева их усилия окупались сторицей. Независимо от того, насколько отсталой и бедной Россия могла выглядеть по европейским, а затем и западным меркам, российское государство было одним из самых успешных, если судить по тем критериям, которые российские правители считают важными — то есть, контроль над территорией, геополитическое влияние и международный авторитет. Во всяком случае, до распада Советского Союза в 1991 году Россия не только неустанно расширяла свою территорию в Европу и Азию, но и дважды спасала Европу от господства одной державы — когда вводила свои войска в самое сердце континента,  разгромив наполеоновскую Францию и гитлеровскую Германию. Подобных успехов не добивалась ни одна держава в Европе или Азии.

Нынешние правители России надеются повторить успех своих предшественников и за счет восстановления и сохранения позиции России как великой державы избежать такого же катастрофического провала, который потерпел Горбачев. Это сложная задача. Российское государство (а то и все россияне) столкнулось с одной из самых острых проблем за последние три-четыре столетия — угрозой, одновременно связанной со сложившейся геополитической ситуацией и внутренними проблемами.

Геополитически Россия больше не является динамическим ядром Евразии — центром, из которого она распространяла свое влияние и обеспечивала себе стратегическую глубину. Наоборот, теперь она сама стала объектом влияния. Россия испытывает давление на трех фронтах — в Азии, Европе и на Ближнем Востоке. А теперь, в период экономической неопределенности, открывается новый, четвертый фронт в Арктике. Китай обогнал Россию, став ведущим торговым партнером всех государств Центральной Азии. Более того, Пекин уводит у Москвы российские восточные регионы — экономически, а в перспективе и стратегически. Европейский Союз даже во время нелегких испытаний по-прежнему, как магнит, притягивает бывшие советские республики — Украину, Грузию и Молдавию. Ближневосточные экстремистские исламские движения проникают в Центральную Азию и, что еще опаснее, в республики с преобладающим мусульманским населением внутри самой России — на Северном Кавказе и в Поволжье.

Ситуацию усугубляет то, что ресурсы России не идут ни в какое сравнение с ее конкурентами. Экономики Китая, Евросоюза и США по-отдельности в пять-шесть раз превосходят экономику Россию. Отставание от Китая и США только растет. Технологически США и Европа намного превосходят Россию, стремительно обгоняет ее и Китай. Европа, возможно, испытывает такую же демографическую «усталость», как и Россия, но численность населения США остается высокой, а в Китае оно почти в десять раз больше, чем в России.

Эти реалии формируют геополитические контуры стратегии России. На протяжении последних 25 лет эти базовые тезисы вносятся в официальные документы, озвучиваются в заявлениях руководителей и находя выражения в конкретных действиях. Российская стратегия отличается последовательностью — даже если возможности Кремля по ее осуществлению и могут вызывать сомнения.

В центре этой стратегии находится попытка вновь подтвердить первенство России на постсоветском пространстве, восстановить сферу влияния, которая должна быть у всех великих держав по определению. После распада Советского Союза российские лидеры испробовали для достижения этой цели различные институциональные механизмы — Содружество Независимых Государств, Организацию Договора о коллективной безопасности и совсем недавно — Евразийский союз. Однако ни в одной из этих организаций полноценно не участвовала Украина — бывшая советская республика, которая обладает вторым после России экономическим потенциалом и занимает важное стратегическое положение на северном побережье Черного моря. Если Москве не удастся тем или иным способом включить Украину в любую из возглавляемых Россией структур, то ей придется хотя бы не допустить вступления Киева в организации, неподконтрольные Москве — такие, как НАТО или ЕС. Именно в этом и заключается суть нынешнего кризиса в Украине.

С достижением этой цели связана и тенденция политики России обеспечить свое присутствие в Арктике. Из-за изменения климата Москва была вынуждена впервые в истории активно отстаивать там свою позицию, чтобы обеспечить для себя доступ к богатым ресурсам этого региона и контроль над потенциально прибыльными северными морскими путями. Попытки расширить свои суверенные права как можно дальше на север обнаруживают  помимо прочего и традиционное стремление обеспечить себе стратегическую глубину.

За пределами постсоветского пространства Россия стремится к балансу между двумя крупными стратегическими экономическими зонами — Европой и Восточной Азией. Она хочет пользоваться экономическими преимуществами взаимодействия с обеими и при этом помешать любой из них подрывать ее позиции на постсоветском пространстве. Диверсификация торговых отношений в восточном направлении позволяет уменьшить чрезмерную зависимость от Европы, на которую приходится половина общей внешней торговли России и которая обеспечивает России три четверти прямых иностранных инвестиций. Но Россия должна поддерживать прочные отношения с Европой в качестве рычага влияния в отношениях с Китаем — учитывая нынешнюю изоляцию России от Запада из-за санкций, Китай будет использовать слабость России для достижения торговых и стратегических преимуществ.

Другим аспектом поддержания этого стратегического баланса являются попытки усложнить процесс объединения Европы, не допустить укрупнения этого союза, который превзошел бы Россию по численности населения, благосостоянию и мощи, больше чем США сегодня. Цель России состоит в том, чтобы ослабить такие негативные факторы, как чрезмерная зависимость от Евросоюза в сфере торговли – Россия может настраивать государства друг против друга, чем она занимается в энергетических вопросах, по крайней мере, последние пятнадцать лет. При этом Москве надо будет не столько провоцировать разногласия в Евросоюзе, сколько эксплуатировать те, которые уже возникли по таким вопросам, как миграция, бюджетное управление, дефицит демократии и так далее. И Россия делает это таким образом, что это не исключает ее дальнейшего сотрудничества в сфере торговли и безопасности с ключевыми европейскими государствами.

В вопросах взаимодействия с Ближним Востоком существует совершенно другая проблема — она связана не с интеграцией, а скорее с борьбой против распространения экстремизма. Подход Москвы в соответствии со своим представлением о ключевой роли государства в международных делах состоит в том, чтобы поддерживать существующие режимы в их столкновении с народными силами, независимо от того, какими либеральными, демократическими, экстремистскими или какими-то еще они являются. Именно этой логики придерживается Россия, оказывая сейчас поддержку режиму Асада в Сирии и противодействуя тому, что Кремль считает дестабилизирующим вмешательством США во внутренние дела ближневосточных государств с целью смены режима.

Последний геополитический элемент этой великой стратегии — стремление приструнить США, заставить их принимать в расчет интересы других великих держав, прежде всего России.

Такова цель Москвы, которая пытается добиться поддержки своей критики мирового порядка с доминирующей ролью США и создания нового многополярного мира, основанного на суверенитете государств и взаимном уважении (по крайней мере, среди великих держав). В качестве стратегического противовеса США Кремль надеется использовать Китай; а в качестве альтернатив международных экономических и военных структур, в которых доминируют США или Запад, использовать такие организации, как БРИКС (группа, в состав которой входят Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР) и Шанхайская организация сотрудничества.

Именно в этих геополитических рамках Россия рассматривает транснациональные угрозы — такие, как распространение оружия массового уничтожения, международный терроризм, транснациональная преступность и даже изменение климата. Эти угрозы не существуют в отрыве от конкретных территорий, и поэтому борьба с ними всегда предполагает геополитические последствия. Более того, Кремль считает, что в реальности негосударственные участники политических процессов являются, как правило, инструментами государственных сил, которые используют их для достижения преимущества в глобальной конкуренции за власть и престиж. Он считает, например, что иранская ядерная программа и запрещенная в России ИГИЛ — это не просто случаи распространения ядерного оружия и терроризма, а, в первую очередь, средства, которыми манипулируют другие силы в попытке изменить баланс на Ближнем Востоке. В Кремле убеждены, что США воспринимают ситуацию точно так же и используют борьбу с терроризмом, нераспространение ядерного оружия и продвижение демократии как дымовую завесу для укрепления своих геополитических позиций.

Сможет ли Россия успешно осуществить такую сложную амбициозную стратегию, остается открытым вопросом. В данный момент она изо всех сил пытается защитить свои позиции на постсоветском пространстве от посягательств Китая и Запада и угрозы распространения радикального ислама. Однако можно заявить со всей ответственностью — чтобы добиться успеха, Россия должна восстановить свой исторический динамизм; она должна модернизировать и диверсифицировать экономику с тем, чтобы получить возможность подкреплять ей свои великодержавные амбиции. Суть любой стратегии — соответствие целей и средств. И если средства отсутствуют, их необходимо создать — иначе стратегия обречена на неудачу.

Стремясь обрести эти средства, Россия в очередной раз столкнулась с необходимостью догонять Запад. Как и прежде, Кремль будет пытаться получить как можно больше выгоды от экономической модернизации и при этом свести к минимуму то, что можно было бы перенять от Запада для изменения политической системы — с тем, чтобы сохранить устои российского государства. На сегодняшний день эта задача может показаться простой, поскольку стремительный рост Китая демонстрирует, что в современную эпоху к власти и могуществу можно прийти и путем, отличным от западного. Однако здесь скрыто важное заблуждение, оставляющее без должного внимания существенные различия между культурами России и Китая. Это ставит Россию перед сложными вопросами.

Горбачев понимал, что в нашу современную информационную эпоху качество человеческого капитала важнее количества, и для внедрения инноваций нужно не принуждать, а стимулировать. Что, в свою очередь, означало отход от традиционного российского государства — то есть пересмотр самой концепции государства и создание новой — согласно которой государство служит народу и наделяет его правами, поддерживая его экономически и политически с тем, чтобы он мог создавать ресурсы, необходимые для защиты государства. Конечной целью Горбачева было трансформировать советский коммунизм (крайнюю форму традиционной российской политической системы) в европейскую социальную демократию, которая ознаменовала бы начало новой жизни. Но Горбачев не сумел воплотить свои идеи в эффективную политику, и вместо укрепления могущества России уничтожил Советский Союз.

Судьба Горбачева не дает покоя кремлевским лидерам, когда они стремятся конкурировать с США, Китаем и другими существующими и новыми державами. Вместо того чтобы изменить саму концепцию российского государства, они взывают к патриотизму и преданности государству в качестве основы легитимности власти, одновременно расправляясь с политической оппозицией и ограничивая пространство для плодотворных дискуссий и новых идей. К тому же в условиях западных санкций власти прибегли к импортозамещению как способу создания конкурентоспособной экономики. Но ни сегодня, ни завтра оно не станет стимулом для инноваций и творчества, имеющих решающее значение для модернизации в XXI веке.

Власти России, таким образом, столкнулись с дилеммой — они могут либо сохранить традиционное российское государство, либо вновь сделать Россию великой державой, но они не в состоянии сделать и то, и другое одновременно. Однако они решили попытаться совершить невозможное. Подобная политика ставит Россию в уязвимое положение, которое власти пытаются скрыть за провокационной риторикой и отдельными действиями, цель которых - напомнить миру о российском могуществе и убедить собственный народ, что страна снова на подъеме. Однако проблемы это не решит.

Россия, которая сейчас пребывает не в лучшем состоянии и увязла в важнейшем для неё переформатировании собственной идентичности, не является той растущей угрозой, какой её часто изображают США. Любая угроза, стоящая перед Соединенными Штатами, имеет свои пределы, и, если подходить к этому с уверенностью и спокойствием, с ней можно справиться.

Даже попытки разрушить мировой порядок, в котором доминирующую роль играют США, направлены не столько на то, чтобы лишить Вашингтон статуса глобального лидерства, сколько на то, чтобы добиться нашего уважения. Но отражение угроз не должно быть единственной, а тем более главной составляющей нашей политики в отношении России. Несмотря на стоящие перед ней проблемы, Россия в отдаленной перспективе останется значительной мировой державой и будет действовать в одиночку или совместно с другими государствами в целях содействия или в ущерб американским интересам. В некоторых областях, например, в вопросах стратегической стабильности и нераспространения ядерного оружия, сотрудничество между США и Россией имеет принципиальное значение. В других вопросах — таких, как безопасность в Европе, на Ближнем Востоке и в Восточной Азии — сотрудничество с Россией может облегчить нашу задачу.

Поэтому в сегодняшнем неспокойном мире в условиях глобализации политику сдерживания в отношении России нельзя считать продуктивной. Но и стремиться к политике, основанной на поиске оснований для сотрудничества, нам тоже не следует. Скорее, нам нужна политика, которая продвигает американские национальные интересы. Безусловно, это означает, что в рамках нашей политики мы будем сочетать конкуренцию и сотрудничество, противодействие и компромиссы, исходя из наших интересов и действий России. Этот набор политических шагов будет меняться в соответствии с нашими интересами и действиями. И здесь решающее значение будет иметь правильный подбор политических действий. Это повлечет за собой изменение нашего традиционного подхода к миру, согласно которому мы обычно стремимся рассматривать другие страны как партнеров или противников, представляем проблемы в черно-белых тонах, предпочитаем решать проблемы, а не обходить их, настаиваем на решении вопросов по отдельности «с учетом их значимости», а не анализируя связи между ними, а также отказывается устанавливать четкие приоритеты в пользу решения проблем по всему миру. Мы должны учесть это и изменить свой подход к России, а также к другим крупным державам.

Кроме того, в своем восприятии России мы должны отталкиваться от глобального контекста. Сегодня мы во многом рассматриваем ее через призму европейской политики, что неизбежно ведет к углублению разногласий между нами, поскольку мы опять начинаем вспоминать о «холодной войне». В соответствии с расхожими представлениями, это допустимо по отношению к стране, которая перестала быть мировой державой и создает нам очень серьезные проблемы в Европе. Но, если Россия и не является мировой державой, то она является евро-тихоокеанской державой, и роли, которые она играет на двух концах континента, предполагают различные перспективы и возможности для США.

Например, в Северо-Восточной и Центральной Азии Россия может быть важным партнером в формировании гибких коалиций, которые мы могли бы использовать, направляя развитие Китая не в ущерб основным американским интересам. В любом случае, вряд ли имеет смысл проводить в Европе политику, направленную на ослабление позиций России и толкать ее в сторону Китая, не продумав при этом, как мы могли бы смягчить неизбежные последствия нашей европейской политики, которые возникнут в Азии. Точно так же мы не должны допустить, чтобы из-за напряженности в Европе было разрушено плодотворное сотрудничество в Арктике, и спровоцировано геополитическое противостояние в суровом и хрупком регионе, привлекательным для нашей совместной работы.

В Европе, мы, конечно же, не можем пренебрегать вызовами со стороны России. Много внимания было сосредоточено на том, чтобы успокоить наших уязвимых союзников по НАТО, расширив военное присутствия альянса у российских границ. Все это необходимо, но, предпринимая ответные действия, мы должны избегать чрезмерной милитаризации, как мы это делали во времена «холодной войны». Лучшим барьером на пути российской экспансии, как показывает история, служит наличие у ее границ сильных, боеспособных и благополучных государств. В этом свете мы с нашими союзниками должны прикладывать больше усилий для решения многочисленных политических и социально-экономических проблем, от которых сегодня страдает Европа.

Такому подходу недостает ясности, моральных основ и прочего, что так ценится в американских дипломатических кругах со времен Второй мировой войны. Но неоднозначность и неопределенность — это сегодняшняя реальность, и власти США должны проявить свою политическую мудрость и в этой сложной ситуации найти способ продвигать американские интересы.

Нам потребуется время, чтобы привыкнуть к этой новой эпохе и выработать навыки, необходимые для того, чтобы справляться с ее вызовами. Наша задача осложняется тем, что нам нельзя оглядываться назад и ориентироваться на американскую дипломатическую практику последних лет. Мы должны учиться на опыте великих европейских государственных деятелей XIX века, которые понимали, что необходимо сочетать взвешенность и чувство меры с пониманием цели и возможностей — при условии, что мы отвергнем их готовность к применению силы, которая привела бы к катастрофическим последствиям, учитывая разрушительную мощь современного оружия. Но их умение маневрировать при продвижении интересов своей страны, не сбиваясь при этом с выбранного пути, очень пригодилась бы в сегодняшнем мире. Такой подход должен сделать нашу политику понятной для всех ведущих стран, и, учитывая недавние действия России и ту угрозу, которую она представляет, отработку этого подхода лучше всего начать на отношениях с ней.

ЧИТАТЬ ЕЩЕ ПО ТЕМЕ «Стратегический обзор»

16 мая 2016 | 21:00

Выгоды Москвы от агрессивной политики НАТО в Европе

Соединенные Штаты используют углубление военной инфраструктуры НАТО в Европе для усиления контроля за европейскими государствами. Через институты НАТО Вашингтон получает серьезные рычаги влияния на весь процесс принятия стратегических внешнеполитических решений не только в странах-членах Альянса, но и в государствах, претендующих на это членство.

20 апреля 2014 | 16:10

Цели визита Барака Обамы в Саудовскую Аравию

Однодневная остановка американского президента в Саудовской Аравии по завершению европейского турне подтвердила заинтересованность Вашингтона в сохранении доверительных отношений с Эр-Риядом. Однако раскол между двумя когда-то близкими союзниками продолжает углубляться.

9 марта 2018 | 10:35

Дайджест внешней политики США (1-8 марта)

Поездка Тиллерсона в Африку не сопровождалась четко сформулированным подходом к выстраиванию отношений со странами данного региона.  Дональд Трамп пошел на введение протекционистских тарифов на сталь и алюминий вопреки оппозиции в Конгрессе, угрозам со стороны союзников и предупреждениям некоторых членов администрации. «Неформальный» визит Кушнера в Мексику дал новый повод для призывов к ограничению международной деятельности семьи Трампа.

15 сентября 2016 | 14:13

Основы внешнеполитической программы Хиллари Клинтон

Несмотря на обострение проблем со здоровьем, Хиллари Клинтон остаётся на данный момент наиболее вероятным кандидатом на пост президента США. Одной из сильных сторон предвыборной программы Клинтон признается внешняя политика, где у неё сохранился богатый опыт еще со времен пребывания на посту Госсекретаря. «Политика позитивных действий», за которую выступает кандидат от демократов, призвана заложить фундамент для обновленной системы международных отношений при безусловном лидерстве Соединенных Штатов.

Дайте нам знать, что Вы думаете об этом

Этот материал является частью нескольких досье
Досье
23 января 2015 | 18:00
20 января 2015 | 15:00
28 декабря 2014 | 00:33
26 декабря 2014 | 15:00
22 декабря 2014 | 23:01
17 декабря 2014 | 20:00
12 декабря 2014 | 14:00
17 ноября 2014 | 09:00
20 февраля 2015 | 15:00
23 декабря 2014 | 09:00
17 марта 2014 | 19:00
Следующая Предыдущая
 
Подпишитесь на нашу рассылку
Не показывать снова